Джордано Бруно и Галилео Галилей

Джордано Бруно. В первые годы после выхода книги Коперника церковь не сразу поняла, какой чудовищной силы заряд подвел Коперник под фундамент религиозной веры. Лишь через 73 года после его смерти главная книга его жизни «Об обращении небесных сфер» была «впредь до исправления» внесена инквизицией в список запрещенных книг.

Продолжателем дела Коперника был Джордано Бруно (1548-1600). Отправляясь от открытия Коперника, Бруно идет дальше: на месте гелиоцентризма он ставит учение о бесконечной, лишенной центра вселенной и бесконечных мирах.

В семнадцать лет он стал послушником монастыря доминиканцев. Монахи владели прекрасной библиотекой, в которой он провел буквально всю свою молодость. Даже враги Ноланца признавали его человеком высочайших знаний, и все эти знания он приобрел в юности. Бруно был крупнейшим среди современников знатоком Аристотеля, всех его христианских, еврейских и арабских толкователей, античных философов, ученых, писателей и поэтов — таков итог десяти лет, проведенных над книгами. Чем больше он читал, тем яснее становились для него несообразности религиозных догм, самые богоугодные книги питали его атеизм. Через много лет в Англии в гостях у французского посла принялись однажды гадать по книге Ариосто, и ему выпал стих: «Враг всякого закона, всякой веры...» Таким он был всю жизнь.

Бруно, развивая идеи Коперника, разбил купола небесных сфер с закрепленными на них навечно звездами и первым из людей не устрашился беспредельности космоса. Вообще говоря, идею о бесконечности миров тоже первым высказал не Бруно. Еще 1277 году парижский епископ Этьен Темпье, исполняя волю папы Иоанна XXI, предал анафеме догмат о существовании только одного мира. Он доказывал, что астрономические открытия лишь подтверждают вездесущность и беспредельность божественных сил. И сама идея о множественности миров не преследовалась церковью до конца XVI века. Бруно вызвал ненависть церковников не тем, что он утверждал, что миров много,— да будет славен господь в неутомимых трудах своих! Его казнили за идею подобия этих миров земному миру, за покушение на исключительность человеческого существа, за низведение Земли в разряд рядового, ничем не замечательного небесного тела. Он поднимал руку на догматы, лежавшие в основе религии. Его наука угрожала самому ее существованию, а раз так, наука эта подлежала немедленному уничтожению.

При всей пестроте биографии Джордано Бруно каждый эпизод его жизни определяется двумя непременными составляющими: пропаганда собственных философских и научных взглядов — гонения и преследования, вызванные этой пропагандой. Так было, когда в 28 лет он бежал из Рима. Так было в Женеве, где он попал в лапы кальвинистов и угодил в тюрьму. Так было в Тулузе, где науськанные ревнителями веры студенты чуть не избили его. В Париже он был в чести, давал уроки королю, казалось, притерпелся, одумался, а он пишет комедию, и снова невиданный скандал, и снова надо в дорогу, благо его имущество не требовало долгих сборов. Он только собирается в Англию, а сэр Кэбхем, английский посол в Париже, уже доносит в Лондон: «Джордано Бруно, итальянский профессор философии, намерен отправиться в Англию. Взглядов его я не могу одобрить...» А потом новый скандал в Оксфорде и диспут с учеными мужами в доме шталмейстера королевы Елизаветы. Он снова возвращается во Францию и снова с непоколебимым упорством, забыв о всех печальных уроках своей жизни, добивается нового диспута, и снова кричат ему, что он суетный бахвал, оболгавший Аристотеля, и снова разъяренная толпа беснуется вокруг него. Уезжает в Германию — и все то же. Спираль гонений все быстрее вращает его. Наконец он стал учителем знатного венецианца Джованни Мочениго, который донес на Джорадно Бруно из чистой подлости: считал, что тот знает бесовские секреты достижения славы и богатства, но скрывает их от него. В 1592 году Джордано Бруно был арестован и сидел в тюрьме 8 лет. Наконец лицемерные церковники приговорили его к смертной казни «без пролития крови» - то есть путем сожжения на костре. Когда в ему зачитали смертный приговор, он сказал: «Вы с большим страхом объявляете мне приговор, чем я выслушиваю его!». Джордано Бруно сожгли на площади Цветов в Риме 17 февраля 1600 года. Последнее, что видела толпа, прежде чем заволокло его дымом, как дернул головой Джордано и отвернулся, когда протянули на длинном шесте распятие к его губам. Он органически не мог кривить душой, предательство своих убеждений было для него страшнее смерти, и, когда он был поставлен перед дилеммой: отречение или смерть, он после тяжких раздумий выбрал все-таки смерть. Выбрал не из гордости, не из фанатичного упрямства, а лишь из убеждений, что покаяние перечеркнет все труды его жизни, что отречение — это тоже гибель, но гибель уже бессмысленная. Ведь он сам писал, что «смерть в одном столетии дарует жизнь во всех грядущих веках». И оказался прав: на площади Цветов люди поставили памятник, на котором написано: «Джордано Бруно от века, который он предвидел».

Галилео Галилей Продолжателем дела Коперника и Бруно стал Галилео Галилей. Он известен в первую очередь как основатель современной физики. Первым из ученых он сделал основным методом научного исследования не рассуждения или наблюдения, а эксперимент. Широкую, в то время даже скандальную известность он получил, бросая шары разных размеров с вершины «падающей» Пизанской башни. Ранее все верили Аристотелю, что более тяжелый шар упадет быстрее, чем более легкий, и никому не пришло в голову проверять это на практике. Галилей был первым, кто решил проверить. И оказалось, что, вопреки Аристотелю, оба шара упали одновременно. Галилей объясняет: а известные из опыта случаи, когда, например, перышко опускается в воздухе куда медленнее, чем падает камень – это из-за сопротивления в воздуха. В вакууме (такие опыты впоследствии проводились) и камень, и перышко падают одинаково. Измеряя время падения с разных высот, Галилей приходит к выводу, что шары падают не с постоянной скоростью, а с ускорением. Проводя опыты с движущимися телами, Галилей видит, что есть разница между движением под действием силы и движением под действием инерции. В результате действия силы тело движется с ускорением, изменяет скорость или направление движения. Если же сила не действует, то тело либо остается неподвижным (если оно было неподвижным), либо продолжает двигаться под действием инерции (если ранее оно двигалось). Отсюда Галилей делает вывод, который сегодня общеизвестен, а в те времена казался диковинным – что нет принципиальной разницы между состоянием покоя и состоянием равномерного прямолинейного движения. Этот вывод Галилей иллюстрирует примером: если вы будете находиться в трюме корабля без окон и если кораблю будет двигаться прямолинейно, равномерно и плавно, то вы не сможете определить, стоит корабль на месте или равномерно движется – в равномерно движущемся корабле все явления будут протекать так же, как в неподвижном корабле – маятник будет качаться в одной плоскости, живые организмы будут вести себя так же, как и на твердой земле (вот если корабль будет ускоряться или тормозить, тогда да – мы с вами это почувствуем, и маятник отклонится). И этот вывод стал первым аргументом в пользу теории Коперника. Ранее критики Коперника говорили – если бы Земля двигалась, мы бы это почувствовали, Земля уходила бы из-под ног. Галилей доказал – ничего подобного. Хотя Земля движется по круговой орбите, но радиус этой орбиты настолько огромен, что в привычных нам масштабах длины это движение является почти прямолинейным и, следовательно – не ощущается.

Вторым неопровержимым доказательством правоты Галилея стал телескоп. К тому времени уже были открыты «увеличительные» и «уменьшительные» свойства выпуклых и вогнутых стекол. Как раз в те годы разные люди независимо друг от друга обнаруживали, что из комбинации выпуклого и вогнутого стекла можно собрать подзорную трубу, приближающую удаленные объекты. В 1610 году Галилей оказался первым, кто направил сделанную им подзорную трубу на небо. Это был первый телескоп. Сразу же Галилей совершил множество невероятных для того времени открытий. Луна оказалась покрыта горами – стало быть, нет разницы между земным и небесным, и на других небесных телах рельеф принципиально не отличается от земного. У Юпитера оказалось 4 спутника – значит, и Луна, вращающаяся вокруг Земли – не исключение, в мире планет, а следовательно, Земля – такая же планета, как и все остальные. Венера при наблюдении в телескоп оказалась серпом, похожим на лунный, и ее фазы постоянно менялись – такое могло быть только в том случае, если и Земля, и Венера вращаются вокруг Солнца. Даже на самом Солнце оказались пятна – соответственно, и оно не является чем-то божественным, а является обычным небесным телом. Млечный путь оказался состоящим из многих звезд – оказалось, что границы Вселенной куда шире, чем это считалось ранее.

Всё это происходило еще тогда, когда учение Коперника было легальным. Однако 5 марта 1616 года священный цензурный комитет Рима запрещает книги Коперника и Роскарини — «до тех пор, пока не будут исправлены». Галилей продолжает наивно верить, что новый папа Урбан VIII — бывший кардинал Маффео Барберини, его участливый собеседник, почти друг — снимет запрет с учения Коперника. Галилей полон радужных надежд, когда везет в Рим свой «Диалог о двух главнейших системах мира». Каждый здравомыслящий человек увидит в нем полное крушение системы Птолемея , поймет великую логику Коперника. Риккарди, дворецкий священного дворца, визирует рукопись для печати, но вдруг, испугавшись чего-то, берет назад свое разрешение, рекомендуя другого цензора, уже во Флоренции. Там в 1632 году 68-летний Галилей выпустил главную книгу своей жизни.

Ватикан пришел в ярость. Папа, которому уже нашептали, что под видом схоласта в книге выведен он сам, не желает слушать никаких оправданий.

— Ваш Галилей осмелился писать то, чего не должен, и вдобавок о самых важных вопросах, о самых опасных, какие только можно подымать в наше время! — кричит Урбан VIII тосканскому посланнику, пытавшемуся защитить ученого. О ссылках на разрешения цензоров он не хочет даже слушать.— Святая инквизиция никогда никому не дает предупредительных советов. Это не в ее обычаях... Уже через два дня после этого разговора флорентийская инквизиция по особому повелению инквизиционного суда приказывает Галилею ехать в Рим. Проявив «снисхождение и любовь», папа позволяет ему жить в доме тосканского посланника, а не в тюрьме суда инквизиции, «от которого не избавлены даже государи». У папы скорбное лицо: «Господь да простит его за то, что он стал рассуждать о вещах, касающихся новых учений и священного писания, ибо всегда лучше следовать общепринятому учению... Мне горько делать ему неприятности, но дело касается веры и вероисповедания».

Суд длился более двух месяцев. «Унижение великого человека было глубокое и полное,— писал один из французских биографов Галилея.— В этом унижении он был доведен до отречения от самых горячих убеждений ученого и до мучения человека, побежденного страданием и страхом костра...». 22 июня 1633 года в церкви монастыря святой Минервы в присутствии всех прелатов и кардиналов суда, подчиняясь приговору, коленопреклоненный, он прочел отречение. Утверждают, что будто бы, поднимаясь с коленей, Галилей крикнул: «А все-таки она вертится!». Но вряд ли это было так. Инквизиция никогда не простила бы ему отречения чисто формального. От него ждали именно покаяния, смирения, требовалось не согнуть, а сломать его мысль... Однако остановить прогресс науки было уже невозможно.

Только в 1818 году католическая церковь отменила запрет на книгу Коперника. И только в 1979 году церковники покаялись за содеянное ими. Выступая 10 ноября 1979 года в Ватиканской академии наук на праздновании столетия со дня рождения Альберта Эйнштейна, тогдашний римский папа Иоанн Павел II неожиданно заявил: «Галилей много выстрадал — мы не можем этого скрывать — по вине служителей органов церкви. Я желал бы, чтобы теологи, ученые и историки, искренне руководствуясь идеей сотрудничества, как можно глубже проанализировали дело Галилея и, чистосердечно признав вину за теми, на ком она действительно возлежит, помогли бы искоренить недоверие, которое это дело все еще вызывает в умах многих, мешая прийти к плодотворному согласию между наукой и верой...»

Неужели Иоанн-Павел II не понял, что никогда не придет Галилео Галилей к этому «плодотворному согласию»?