Как я стала коммунистом

Все мои товарищи, кого я знаю, прежде чем стать коммунистами, находились в плену каких-нибудь буржуазных заблуждений. К коммунизму они пришли, очищая свое сознание, выкорчевывая из него буржуазные иллюзии.

Таким же путем шла и я.

Когда началась перестройка, я была подростком. То воспитание, которое мое поколение получало в советской школе, уже нельзя было назвать коммунистическим.  Социалистические устои нашего общества к тому времени были сильно подорваны. В школе говорились по-прежнему слова  о социализме, о том, какая высокая честь быть пионером, комсомольцем, о том, что мы – смена наших отцов и продолжатели их дела. Но эти слова говорились уже по привычке, по обязанности. Слова остались, а их огонь и дух исчез.

Я это чувствовала. Я читала книги о большевиках и революционной борьбе,  о Гражданской и Великой Отечественной войне, о первых десятилетиях социализма,  о прежних пионерах и комсомольцах. И я понимала и видела, что что-то сломалось, что происходит что-то не то.  Тогда уже наше общество в сильной мере было охвачено антисоциалистическими, обывательскими настроениями.  Сформулировать это я тогда еще не могла. Но сравнивала прочитанное в книжках с тем, что видела вокруг себя... Над теми,  кто был «слишком сознательным» (то есть, искренне думал об интересах общества, считал, что они важнее личных) – смеялись и издевались.

И когда в перестройку либеральная пропаганда начала внушать, что социалистическая идея себя исчерпала, что социализм завел нас в тупик – я поверила в это. Я не понимала тогда, что не социализм виноват во всех бедах – а его разрушение, отступление от него.

Множество пошлых и дешевых, откровенно лживых либеральных мифов я тогда, не задумываясь, принимала за чистую монету. Например, я верила, что в капитализме люди свободней, потому что там «каждый, если захочет, может  иметь свое дело». (То есть, я разделяла буржуазную ложь, что только тот человек свободен, кто стал капиталистом, буржуазным собственником и живет грабежом чужого труда.)

И еще много подобной пошлой лжи я тогда принимала на веру. Теперь мне стыдно это вспоминать.

Буржуазная пропаганда поймала нас, потому что мы не знали, что такое капитализм. У нас не было своего опыта. А опыту прадедов мы уже не верили. Над этим тоже как следует поработала буржуазная пропаганда. Либеральные идеологи лезли из кожи вон, чтобы представить капитализм в самом заманчивом виде. Я помню, что наша соседка приходила и показывала западногерманский журнал «Бурда». Там были в изобилии яркие, мастерски сделанные фотографии головокружительно-красивых, шикарно одетых женщин. Виды домов снаружи и изнутри, спальни, кухни, кабинеты – все сверхроскошно, богато, комфортно.

– Вот как люди живут на Западе! – говорила соседка. Мы ахали и качали головой. Мы действительно верили, что все люди на Западе живут в таких домах и одеваются в такие наряды. Тогда мы не знали, что такое коммерческая реклама. Чтобы сделать эти фотографии, были вложены огромные деньги, работало целое рекламное агентство. Хитрую ложь рекламы мы принимали за правду капиталистической жизни.

В газетах еще продолжали говорить о неравенстве в капиталистических странах, о том, что богатство одних там за счет нищеты других, о преступности, наркомании, проституции, об эгоизме и цинизме, разъедающем западное общество, о безнравственности капиталистического образа жизни. Но мы пропускали это мимо ушей, считали, что это «пропаганда», что нас просто пугают.

Девяностые годы для меня, как и для многих наших граждан, были годами отчаянного барахтания и судорожной борьбы за выживание. На грани голода и нищеты. Ничего не приходило в голову, кроме мыслей о насущном куске. Не было сил думать об устройстве общества, все силы уходили на то, чтобы не пойти ко дну, чтобы элементарно выжить.

К концу девяностых-началу двухтысячных стало получше. Появилось время оглянуться вокруг. Появились мысли. Я раскрытыми глазами посмотрела на общество, в котором мы все оказались. И, как многие мои сограждане, поняла, что нас жестоко и страшно обманули. Под заманчивой и красочной оберткой нам подсунули яд.

Многие к тому времени уже увидели, какая это подлая отрава – либерализм. Но заменили один яд на другой, из одного болота полезли в другое, такое же вязкое и зловонное. Я говорю о национализме, монархизме, православно-великодержавном патриотизме и прочей подобной мерзости. Немалая часть моих соотечественников, разочаровавшись в «либеральных ценностях», рысью побежала под знамена нового черносотенства.

Я тоже влезла в болото православно-имперского патриотизма. Ходила в церковь и участвовала в «Русских маршах». При этом еще и вступила в КПРФ. Не потому, что стала сторонницей социализма, а потому что мне, при моих тогдашних имперских настроениях, нравилось, что Советский Союз «был великой державой» и «нас тогда все боялись». Какое-то время даже в разговорах с моими однопартийцами я ругала советский строй, обвиняла большевиков в том, что они «развязали братоубийственную гражданскую войну», «разрушили державу», «искореняли веру», «уничтожали русскую нацию» — и прочее в этом же духе.

КПРФ-ники возражали на мои нападки, но как-то неуверенно. Они словно бы оправдывались и извинялись за то, что произошла революция.

И только один человек всегда твердо отстаивал коммунизм, революцию и дела большевиков. Его речь отличалась большой убежденностью. Это был первый секретарь горкома, товарищ Глебченко. В ответ на мои нелепые обвинения и ожесточенные нападки он всегда умел ясно и убедительно показать мне, в чем я была неправа... Говорил он всегда очень хорошо – ясно, понятно. Речь его отличалась убежденностью, но при этом никакой высокопарности и декламации не было. Ко мне относился очень доброжелательно и разъяснял мне мои заблуждения спокойно и терпеливо.

Всем этим товарищ Глебченко напоминал мне прежних коммунистов – честных, твердых и беззаветно преданных своей идее. О таких я читала книги в советское время. Преисполнившись таким уважением к товарищу Глебченко, я стала по-другому относиться и к коммунизму. Любовь к Октябрю была заложена во мне со школьной скамьи. Ее на время погасила перестроечная клевета, а общение с товарищем Глебченко стало для меня противоядием от клеветы, смыло с революции всю нанесенную на нее грязь...

Я, правда, еще думала, что коммунизм и христианская религия не противоречат друг другу и их можно совместить.

Я думала, что церковь стоит за правду. Но в Октябре семнадцатого года бедные, задавленные и ограбленные, поднялись против грабителей и кровопийц, поднялись против вековой несправедливости. А русская православная церковь ополчилась против людей, восставших за правду, объявляла их злодеями и проклинала. Значит, она стоит на стороне угнетателей. И теперь она тоже пресмыкается перед богатыми и стоит горой за их власть. Я поняла, что православная церковь люто ненавидит революцию и коммунизм. Враг революции, она стала и моим врагом.

Я окончательно определилась и уже твердо знала, что правда – в коммунизме.

Теперь, когда я окончательно определилась и твердо знала, что правда – в коммунизме, я думала, как его добиться. Как за него бороться и потом, когда победим, как его защищать, чтобы нас снова не обманули и не загнали в капитализм? И будет ли тот, новый социализм во всем похож на прежний, или он будет другой? Я также пыталась ответить на вопрос, что же все-таки случилось? Почему рухнул Советский Союз? Я все чаще думала, что у нас только один путь – тот, которым пошли большевики в семнадцатом году. Только революцией можно изменить общественный строй. Другого пути нет.

Но все было еще довольно смутно. Ленина я тогда еще не читала. Я не знала, а только ощущала, что должно быть именно так.

Я высказала свои мысли товарищу Глебченко. Но неожиданно для меня он меня не поддержал. Он сказал мне, что в семнадцатом году было другое. Тогда такая была историческая  обстановка. Поэтому большевики были правы, что пошли путем революции. А у нас иная обстановка. Например, мы теперь можем победить на выборах. Лучше победить таким путем, без вооруженной борьбы и без кровопролития. Просто нужно убедить людей отдать свои голоса за нас, т.е. за КПРФ.

В первый раз слова товарища Глебченко не показались мне убедительными. Я даже удивилась, что такой опытный и трезвый человек, как он, может верить, что можно так легко и просто победить капитализм. В Гражданскую войну эта гадина яростно сопротивлялась, на все была готова, полыхала ненавистью против Революции до последнего. А мы теперь победим на выборах – и капиталисты смирятся и сразу отдадут нам власть? Что-то тут не так.

С тех пор эта мысль – что что-то не так, так и засела у меня в голове. Но некоторое время я работала в нашем горкоме и делала ту работу, которая, по словам товарища Глебченко и других членов горкома, была теперь самой важной. Самой нашей важной работой было – раз в году участвовать в выборах, а все остальное время готовиться к ним…

Иногда я верила, что действительно делаю нужное дело с товарищами, помогаю борьбе за социализм. Тогда я была счастлива. Но все чаще мне казалось, что мы делаем не то, бегаем по кругу…

Вдобавок мне пришло в голову, что наша работа не только бесполезна – но просто вредна для дела социализма. Участвуя в выборах и заседая в Думе, мы подыгрываем власти, помогаем ей создавать видимость демократии. Мы успокаиваем людей, уверяя их, что они борются за социализм… при этом отнимаем у них время и силы, не даем им заняться настоящим делом.

В это время я начала читать Ленина. Начала сама, никто в горкоме мне этого не советовал, не объяснял, что коммунисту нужно обязательно учиться на ленинских произведениях. Просто мне попался на глаза  отрывок ленинского текста, и меня поразила энергия и точность ленинской фразы. Каждая фраза – как точный выстрел или как решительный, четкий, неудержимый шаг вперед. Читая Ленина, я словно шагала вперед и вперед. Я шагала – и падала ложь за ложью. Это было чувство освобождения. Мне казалось, что я рву какие-то цепи, освобождаюсь из плена. До этого моя мысль двигалась в правильном направлении, но не решалась идти до конца, останавливалась на полпути. Чтение Ленина освобождало мысль от робости, делало ее бесстрашной.

Ленин ясно и твердо говорил: к коммунизму есть только один путь – революция…

Я поехала с книгой Ленина в горком и показала товарищу Глебченко и остальным. Я показала им ленинские сочинения, где он говорит, что буржуазия никогда не отдаст власть добровольно, она будет сопротивляться до последнего. И показывала им это своими словами на примере наших дней: весь государственный аппарат работает на буржуазию, у них в руках суд, армия и полиция. Они все это и создали только с одной целью – чтобы охранять свою власть и богатства. Буржуазия наплюет на любые выборы, которые ей невыгодны. Буржуазия никогда не отдаст власть и капиталы добровольно, ее можно заставить только силой.

Но выдержки из Ленина ни на кого не произвели впечатления.

Ленин говорил одно, КПРФ – противоположное. Кого слушать? Я стала слушать Ленина.

Я стала искать настоящих коммунистов, которые признают ленинский путь и готовы идти этим путем. Я нашла товарищей, единомышленников, и я стала с ними работать.

А к товарищу Глебченко я, несмотря ни на что, отношусь с благодарностью. Что ни говори, но благодаря ему я стала коммунистом.

Если бы такой человек, с такой внутренней силой и энергией, и такой обаятельный по своим личным качествам, присоединился к настоящей борьбе за коммунизм – он бы горы свернул.

Может быть, мой рассказ послужит товарищам. На моем примере видно, что даже самый теоретически беспомощный, оболваненный буржуазной пропагандой человек, каким я была, может встать на правильный путь и пойти к коммунизму — лишь бы только стремился найти правду.

А значит для нас опять, как во времена Ленина, стоит главный вопрос – вопрос охвата и воспитания таких людей правильно организованной, продуманной пропагандой.

И. Ту-ва (по материалам Ин-та, приведено в сокращении

От редакции. Возможно, автору еще предстоят уточнения своих позиций и обретение новых товарищей по борьбе, но эта статья хорошо показывает, в сколь сложном положении оказались «перестроечные поколения», как были одурачены буржуазной пропагандой и сколь терпеливо и кропотливо надо работать с молодежью, чтобы она обрела правильное представление о происходящем, осознанно выбрала верный путь.