Защитники Севастополя

 

Июнь 1942г. Последние дни севастопольской обороны, длящейся с самого начала Великой Отечественной войны. В те дни газета «Правда» писала: «Самоотверженная борьба севастопольцев – это пример героизма для всей Красной Армии, для всего советского народа». Свои воспоминания о тех днях оставил и непосредственный участник событий член Военного совета Черноморского флота вице-адмирал И.И.Азаров, одну страницу которых мы предлагаем сегодня читателям.

Июнь стоял жаркий, безоблачный. Ясная синева неба и кажущаяся безмятежность моря еще сильнее, резче подчеркивали крайне напряженное состояние людей, сосредоточенные, суровые лица военных, переполненные тревогой глаза женщин, испуганные детские лица.

Но Севастополь продолжал сражаться. Шел восьмой месяц осады. В тяжелых боях с врагом росла ненависть к фашистам, закалялась воля людей и стремление во что бы то ни стало защитить черноморскую твердыню.

В первые дни июня гитлеровские войска снова по всем направлениям усилил натиск на оборонявшийся Севастополь. Но особенно сильный артиллерийский обстрел, частые налеты бомбардировщиков, атаки танковых частей и пехоты обрушились на Северную сторону, в бухты которой по-прежнему входили наши корабли, доставляя боеприпасы, пополнения воинским частям, питание для осажденных, медикаменты.

В обратные рейсы из Севастополя в Новороссийск и другие порты Кавказа моряки забирали раненых и местных жителей – главным образом детей, женщин. (Ночью 23,24,25 и 26 июня лидер «Ташкент», эсминцы «Безупречный» и «Бдительный» преодолевая атаки вражеских торпедных катеров и самолетов, доставляли в Камышовую бухту Севастополя пехотинцев, боеприпасы и продовольствие).

В первой половине дня 26 июня вышел из Новороссийска и эскадренный миноносец «Безупречный». В последний раз «Безупречный» вывез из Севастополя 640 раненых и 158 жителей. На обратном пути самолеты противника трижды налетали на корабль, но все атаки были успешно отбиты.

26 июня, когда я прибыл на причал, на борт «Безупречного» уже погрузили боеприпасы, продовольствие и приняли около 400 бойцов и командиров из 142-й стрелковой бригады.

С приходом в Новороссийск члены команды эсминца становились санитарами, выносили раненых с корабля. Времени для отдыха в последние дни у них не было. Часть личного состава сразу же приступала к приемке топлива, снарядов для зенитных орудий, продовольствия. Так было и на этот раз.

«Вся усталость проходит, как вспомним, что видели в Камышовой бухте, – рассказывал командир корабля Петр Максимович Буряк. – Раненые лежат на берегу, ждут, когда придут корабли. Артобстрел не прекращается ни днем. Ни ночью, а днем еще фашистские самолеты на бреющем поливают свинцом…».

На верхней палубной надстройке среди ладных и крепких краснофлотцев артиллерийского расчета я увидел юношу-подростка в чуть мешковатой, просторной для него парусиновой рубахе-голландке. Это был семнадцатилетний сын командира эсминца Володя.

Я спросил у Буряка, почему он не оставил сына в Новороссийске. «С ним трудно теперь разговаривать, а заставить уйти с корабля невозможно. Володя за последние походы повзрослел. И ни при каких обстоятельствах он не останется…»

И, посмотрев на меня пристально, добавил: «Не беспокойтесь, товарищ дивизионный комиссар, мы вернемся, все будет в порядке». После небольшой паузы, как бы рассуждая с самим собой, он продолжил: «Если я оставлю Володю на берегу, то на корабле могут подумать, что командир побаивается нового похода, опасается, что не вернемся. Я хочу, чтобы ни у кого не было сомнений и все верили, все были убеждены, что мы и на этот раз прорвемся в Камышовую бухту, выполним задание Военного совета флота, доставим, как всегда все необходимое в родной Севастополь, возьмем раненых, женщин, детей и вернемся в Новороссийск.

Я не смог подумать в ту минуту, что в последний раз вижу жизнерадостных отважных моряков.

А к вечеру 26 июня из радиограммы командира лидера «Ташкент» я узнал о гибели «Безупречного».

Только трое из экипажа «Безупречного» были спасены всплывшими «малютками» (подводными лодками «М-118»). Один из них, комендор Иван Чередниченко, рассказывал:

Утром шли хорошо, до обеда даже не было разведчика. А после полудня налетели бомбардировщики. Атаку мы отбили, бомбы фашистские самолеты сбросили далеко от корабля. Но мы все время были в боевой готовности. После ужина нас снова атаковала группа самолетов, и эту атаку мы отбили. Один «Юнкерс» не вышел из пике и врезался в воду. А через несколько минут мы увидели, что на нас со всех сторон идут самолеты. Это был звездный налет большой группы «юнкерсов». Огонь мы открыли вовремя. Но вражеским самолетам все же удалось сбросить бомбы на корабль. После первых двух эсминец переломился, корма стала погружаться в воду… И в это время в корабль попала третья бомба…

…Дым почти не рассеивался и держался большой шапкой над плавающими в мазуте краснофлотцами, красноармейцами, командирами. Шлюпки были разбиты. Самолеты проносились на бреющем полете, расстреливая плавающих людей.

Минут через тридцать-сорок  мы увидели идущий к нам полным ходом лидер «Ташкент»... Когда «Ташкент» стал подходить к нам, снова налетели фашистские самолеты и стали его бомбить. От взрывов гибли и многие люди на воде. Всем стало ясно, что и «Ташкент» может быть потоплен. Мы начали кричать и показывать руками на запад: «На «Ташкенте»! Уходите скорее в Севастополь!» С лидера нам сбросили спасательные плоты, пояса и круги, и «Ташкент» полным ходом ушел в Севастополь».

Погиб и Володя Буряк. А командир корабля не был ни ранен, ни убит. Он оставался все время на мостике и отдал приказание всему личному составу покинуть корабль. Сам же он так до конца и не сошел с мостика.

Тот рейс «Ташкента» был последним рейсом периода защиты Севастополя. Несмотря на преследования фашистской авиации ему удалось дойти до Камышовой бухты. За два часа «Ташкент» принял на борт более двух тысяч человек. Погрузили и громоздкие рулоны полотна Севастопольской  панорамы (панорамы Ф.А.Рубо «Оборона Севастополя»). Бережно сохраненные куски панорамы позволили позже возродить это замечательное произведение искусства – памятник доблести и мужества русских моряков.

Обратный путь в Новороссийск был еще труднее. Авиация противника непрерывно наносила удары. В результате разрыва бомбы заклинило руль, затоплено румпельное отделение, вода начала заливать кубрики, где находились тяжелораненые. Заделав наиболее угрожающие пробоины и повреждения, начали выносить раненых из носовых кубриков, которые быстро наполнялись водой.

Маневренность корабля еще более уменьшилась. Бомбардировщики продолжали бомбить корабль. Стволы автоматов раскалились так, что их приходилось поливать водой. Женщины, вооружившись брезентовыми ведрами, суповыми бачками стали подавать воду автоматчикам.

Уже совсем рассвело, когда «Ташкент» проходил мимо места гибели «Безупречного» Ничто на воде не напоминало о происшедшем. (Позднее Одесской киностудией об этих событиях был снят фильм «Следую своим курсом» – ред.).

…Ничто не напоминает о днях войны и сейчас, когда наши корабли идут морскими дорогами. Но советские моряки свято чтут память о боевых товарищах: проходя мимо места гибели боевого корабля, они приспускают Военно-морской флаг… (Так писал И.И.Азаров в начале семидесятых – ред).

Налеты на лидер продолжались. Разорвавшаяся бомба пробила брешь, и вода хлынула в котельное отделение. Старшина и котельные машинисты ценой своей жизни за остававшиеся в распоряжении считанные секунды прекратили в котле горение, стравили пар и перекрыли клапаны, предотвратив взрыв котла и гибель корабля.

«Ташкент» принял на борт 1000 тонн воды, потерял ход и маневренность. Но экипаж, мужественно и самоотверженно выполнявший свои обязанности, смог удержать лидер на плаву до прихода помощи из Новороссийска.

Передать словами картину прихода «Ташкента» и «Сообразительного» (эсминец, принявший на ходу раненых и пассажиров с  «Ташкента» – ред.) невозможно…

Глядя на измученных людей, я думал: разве можно забыть страдания, порожденные войной? .. В те дни победа над фашистами представлялась как нечто бесконечно желанное, но далекое. Но все мы были убеждены в победе и верили, что придет время, когда злобный и ненавистный враг, принесший нашему народу столько горя, несчастья и страданий, будет повержен. 

* * *

 В 10 часов утра 12 мая 1944 года на мысе Херсонес, в 17 км от Севастополя, прогремели последние выстрелы по фашистским частям. Крымская групировка гитлеровских войск перестала существовать.

В итоге Крымской операции противник потерял убитыми более 50 тысяч солдат и офицеров. (За 8 месяцев обороны враг потерял у стен Севастополя до 300 тыс. солдат убитыми и ранеными). Советские войска взяли в плен 61587 солдат и офицеров, уничтожили и захватили 299 танков и самохдных орудий, 578 самолетов, 3079 оурдий разных калибров, 7036 автомашин и много другой техники. Наша авиация и корабли Черноморского флота потопили 191 судно с войскамии военными грузами противника.

15 октября 1944 года на мысе Херсонес был открыт памятник воинам Советской Армии и морякам Черноморского флота, отдавшим свою жизнь за освобождение Крыма от фашистских захватчиков

 

Подготовила Н.Глаголева

 

 

Письмо c «Безупречного»

30/IV-42

Здравствуй моя нежная, ласковая женушка. Завтра май. Как много радости мог бы принести он при других обстоятельствах. Солнце шпарит уже во всю, достаиваемся последние денечки, а затем каруселить

Картина с твоим приездом по-моему стала ясная. Кончаешь ты институт в июне или июле, и значит только тогда сможешь приехать. Я это время тоже все время буду плавать, так что нам все равно не пришлось бы совсем видеться. Месяцы эти тяжелые и решающие. По окончанию твоего института я ничего другого и не думаю, как только увидеться с тобой, и Наташка к этому времени подрастет, хотя все же путешествие для Наташки меня больше всего беспокоит. Вот, родная, как я думаю. А пока тоскую по тебе и дошел уже до такой точки, что взялся за поэзию: вот кусочек для примера, который удалось написать до момента пока не вызвал помощник, ну и после, конечно, вся поэзия полетела к чертям:

Море по-летнему тихо.

Курс на разлуку звезду.

Эсминец-красавец мой лихо

Несется на полном ходу.

В эту ночь отчего-то не спится,

К звездам тянется сердце в тоске.

На борту боевого эсминца

Я решил помечтать о Москве.

О зелененьком маленьком домике,

О ласковом друге-жене,

О дочурке совсем еще крошечке,

О своей пролетевшей весне.

Может что-нибудь и получится,

Судьба сжалится, мечта сбудется.

Расцветет весна в нашей жизни вновь,

Перестанет течь наших братьев кровь…

Вот, Катофеюшка, каким я обормотом стал. Но не пугайся, ты меня (и только ты) в два счета исправишь.

Ну вот, ласка моя, и все о себе.

Родная, не знаю, как мне утешить Колю? С тех пор, как на моих руках умерло столько людей, которым я не смог помочь, у меня загрубели, по-видимому, кончики каких-то нервов, и чувства мои перевариваются внутри меня в собственном соку при внешнем спокойствии.

Нежная моя сестренка, пиши почаще, прошу тебя очень. Горячо тебя целую. Прижми крепко мою цыганочку-дочурку. Привет маме и всем близким. Обнимаю крепко.

Твой Олег.