КАРАТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ РИМАНА

(Рассказ очевидца)

Ухтомский Алексей Владимирович (1876-1905) – паровозный машинист депо Москва Московско-Казанской ж.д., один из организаторов и руководителей Декабрьского вооруженного восстания 1905 г., начальник боевой дружины, член революционного стачечного комитета и Центрального бюро союза железнодорожников.

По поручению стачечного комитета 7 декабря 1905 г. сформировал поезд вооруженных дружинников, который совершил 8 рейсов в районе Москвы до Голутвино. Дружинники на линии проводили митинги с рабочими, разоружали полицию, жандармов и воинские эшелоны, возвращавшиеся из Маньчжурии. В Москве участвовали в захвате центральных мастерских, депо, вокзала, ж.д. телеграфа, телефона, строили баррикады и вели боевые действия против царских войск.

14 декабря Ухтомский на своем поезде, развив наивысшую скорость, проскочил через вооруженную засаду царских войск в районе ст. Сортировочная и спас более 100 человек активных участников Декабрьского сооруженного восстания в Москве.

В ночь с 14 на 15 декабря по доносу Ухтомский был арестован в Люберцах и 17 декабря расстрелян без суда и следствия в числе 150 человек карательным отрядом полковника Римана. «Сейчас, – произнес Ухтомский, глядя, как солдаты готовили винтовки, – вам предстоит исполнить долг согласно вашей присяге. Исполняйте его так же, как исполняю свою присягу я, верный своему народу. Только присяги у нас разные, и служим мы разному делу».

Он был убит офицером выстрелом в голову.

Вот что рассказывал мне обер-кондуктор Т.В. Голубев, вернувшись из карательной экспедиции Римана в декабре 1905 года.

16 декабря я вышел на дежурство с бригадой. На вокзале – войска. Времени 9 час. утра. Я осмотрел поезд. В товарные вагоны вкатили два орудия, для чего пропилили стенки вагонов и выбили окна. В передние классные вагоны поставили два пулемета.

Впереди нашего поезда стоял еще паровоз с одним вагоном, в нем находились, под командой поручика Костенко, солдаты железнодорожного батальона, того Костенко, которого Риман хотел расстрелять, а он спас многих от гибели. Его «шеф-поезд» шел за версту впереди нас (и тем предупреждал о приближении Римана – ред.)..

...На вокзале находилась бригада с Рязанского участка, но она отказалась с нами ехать. Явился сам полковник Мин, прибывший на вокзал с Риманом.

– Одумайтесь. Сроку 24 минуты, а то расстреляю! – сказал он.

Те струсили, и их посадили в батальон семеновцев. Эшелоном командовал полковник Риман. Поезд тронулся.

– Далеко мы едем? – спросил я его.

– Не ваше дело,– куда прикажу!..

Вот и Сортировочная. Следы погрома. Вагоны разгромлены. Товары, мука, хлеб разбросаны по путям.

Около погромленных вагонов были люди: кто с лошадью, кто с санками – они забирали грузы; некоторые, завидя нас, кричали: «Да здравствует свобода!»

Солдаты стреляли в них из окон, а некоторые с площадок. Стреляли без разбору. Люди падали, бились на снегу, ползли, оставляя кровавые следы. Народ бросил все и побежал в поле, а кто остался у лошадей и саней, тех всех перебили. Женщина укрылась за сарай ассенизации со своими санками. Муж ее убежал, а ее застрелили...

Поезд подходил к станции, откуда слышалась револьверная пальба... Шли люди вдоль полотна и около забора, приличные, человек шестьдесят.

– Ни с места! Руки вверх! – наведя револьвер, закричал им с площадки вагона Риман. Люди продолжали путь. Риман остановил поезд. Солдаты начали в них палить. Когда сосчитали убитых, то оказалось их шестьдесят три человека. Некоторые, услышав выстрелы, поднимали руки, но их били. Все солдаты вышли из поезда, а его, пустой, приказали двинуть на станцию. Солдаты пошли в наступление с двух сторон. Влево загремели выстрелы. Видно было, как падали люди.

Когда поезд остановился около платформы, мы услыхали крик: штыком прикололи помощника начальника станции в то время, когда он говорил по телефону...

Привели в поезд девочку лет десяти. Ее врач перевязал, и куда-то отправили. Это была единственная перевязка за все время, остальные раненые истекали кровью на снегу.

В Подосинках Риман застрелил Михельсона и еще двоих. Поехали дальше. В Вешняках никого не убили и не забрали. Шеф-поезд шел нам навстречу,– он уже побывал в Люберцах, где, как сказывали, на Люберецком заводе был митинг, который благодаря появлению шеф-поезда разбежался, и тем спасся народ.

Когда шеф-поезд шел навстречу по нашему пути – солдаты и офицеры испугались. Все выскочили с Риманом во главе. Думали, что на нас пустили поезд революционеры. Оказался шеф-поезд, и успокоились.

Прибыли в Люберцы. Поезд встал у платформы. Его встретил дежурный по станции Смирнов. У Римана в руках все время был проскрипционный список.

– Кто вы?

– За начальника станции, Смирнов.

– Обыскать.

Отобрали бумаги, ключи, и его увели...

Собрали деревенскую власть на сход. Удалось ли им быть на Люберецком заводе, где и были главные революционеры, – не знаю. Знаю только, что благодаря благодетелю шеф-поезду все рисковавшие убежали с завода. Мы остались ночевать, осветили вагоны. Часть солдат варила ужин на платформе. Солдатам давали спирт. И нас накормили ужином, а в село не пустили...

Ночью было тихо. Офицеры в зале первого класса все время заседали и по очереди спали.

Утром, в семь часов, привели разносчика и расстреляли. На него указал жандарм: разносчик у него отнял шашку и револьвер в первые дни забастовки.

Солдаты пошли с обыском по домам и привели некоего Волкова, жившего в селе, вывели его в палисадник у станции, обыскали. Вышел Риман, взял у обысканного браунинг:

– Где вы достали его?

Что ответил он, я не расслышал. Риман в упор выстрелил ему в грудь. Вывели в тужурке П. Ф. Смирнова. Увидел меня на перроне, крикнул мне:

– Васильевич! Кланяйся родителям, попроси прощанья!

Свели в палисадник. Солдат ему выстрелил из винтовки в затылок. Смирнов качнулся, но не упал. Кто-то выстрелил в него из револьвера и убил.

Подъезжает к станции извозчик. На санях сидит бритый человек в шубе. Его остановили и обыскали. Ничего не нашли и отпустили. Он пошел на село, в чайную. Там он сидел с компанией – солдаты вновь его обыскали и нашли у него два револьвера. Забрали его и шестерых пивших с ним чай. Их отвели в контору начальника станции...

Привели священника к арестованным. Он там пробыл несколько времени и ушел. Арестованных под конвоем повели в поле. Мы смотрели с платформы вагона. Они шли бодро, быстро. Впереди спокойно шагал бритый в шубе, руки в карманы. Это был Ухтомский. Сначала его не узнали,– он прежде носил бороду и усы. Всех поставили у кладбища, на горке, лицом в поле, а спиной к шеренге солдат, но бритый взял да повернулся и стал лицом к солдатам. Грянул залп. Все упали, а бритый стоял, руки в карманах. Второй залп – он закачался. В это время его дострелили из револьвера, и он упал.

Поехали дальше. Захватили арестованного слесаря и дорогой его пристрелили и выбросили из вагона на путь. В Быкове не останавливались. В Раменском делали обыск. Захватили с собой помощника начальника станции Соколова. Поехали в Голутвино. Шеф-поезду приказ был дан идти вперед не дальше, чем на версту.

В Голутвино прибыли около 3-х часов дня. На станции расставили часовых. По платформе шел машинист Харламов. У него нашли револьвер без барабана,– вывели на станцию и расстреляли.

В это время фельдфебель какого-то полка, возвращавшегося с войны, подошел к Риману и сказал: «Удивляюсь, ваше высокоблагородие, как можно без суда расстреливать?» «А, ты лезешь учить!» – и пристрелил его. Народу была полна станция. Всех задерживали, обыскивали. Расстреляли у штабелей с камнем 23 человека. Ужас был в Голутвине!

На обратном пути в Ашиткове тоже были расстрелы; между прочим, расстреляли начальника станции и телеграфиста. (Дальше) станции были пусты и окрестности тоже: будто все вымерло.

Подъезжая к Москве, Риман призвал нас и приказал молчать о том, что видели...

Вернувшись домой, я долго не мог прийти в себя – все плакал.

А кондуктор Маркелин, ездивший с нами, сошел с ума.

В.А.Гиляровский