Марлен Дитрих и память российского либерала

Cначала – один старый анекдот. В Древней Греции вокруг костра сидят несколько схоластов и о чем-то ожесточенно спорят. Проходивший мимо путник прислушивается к их крикам, а потом говорит:

– Извините меня, о многомудрые мужи! Я слышу, вы спорите о том, сколько зубов у лошади. Но ведь совсем недалеко, на соседнем лугу пасется лошадь. Почему бы вам просто не пойти туда и не посчитать ей зубы?

Мудрецы в ярости вскакивают, хватают палки и набрасываются на путника:

– Идиот! Кретин! Тупица! Мы спорим не о том, сколько есть зубов у лошади, а о том, сколько их у нее должно быть!

Я каждый раз вспоминаю этот анекдот, читая воспоминания отечественных либералов о Советском Союзе. Не о том СССР, который реально существовал, а о том, каким он, по их мнению, должен был быть.

Вот один яркий образчик такой «либеральной памяти». Есть фото, на котором известная немецкая и американская актриса Марлен Дитрих на коленях перед советским писателем Константином Паустовским. Вот что пишет по этому поводу в своей книге сама Марлен Дитрих:

«Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском. Тут собрались сотни журналистов, они не задавали глупых вопросов, которыми мне обычно досаждали в других странах. Их вопросы были очень интересными. Наша беседа продолжалась больше часа. Когда мы подъезжали к моему отелю, я уже все знала о Паустовском. Он в то время был болен, лежал в больнице.

Мы выступали для писателей, художников, артистов, часто бывало даже по четыре представления в день. И вот в один из таких дней, готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом. Я возразила: «Это невозможно!» Нора уверяла: «Да, он здесь вместе со своей женой».

По окончании шоу меня попросили остаться на сцене. И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени.

Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: «Так будет лучше для него». Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нем. Он писал романтично, но просто, без прикрас».

Та же история – в воспоминаниях падчерицы Паустовского:

«Константин Георгиевич хотел пойти на ее концерт в Дом литераторов, но врачи – к тому времени у него было несколько инфарктов и тяжелая астма – его не пускали. И, кроме того, он только что вернулся из больницы. Но его любимый домашний врач, Виктор Абрамович Коневский, сказал: «Ну, хорошо, я пойду с вами».

После концерта Марлен Дитрих задавали вопросы: «Знаете ли вы русскую литературу?», «Какой у вас любимый писатель?». Она сказала: «Я люблю Паустовского, и особенно его рассказ «Телеграмма». Когда она это сказала, то по залу пошел шумок: «Паустовский здесь, Паустовский здесь...» Переводчик ей это перевел, и она стала смотреть в зал, думая, что писатель сейчас поднимется. А Паустовский, – я могу рассказать много историй, каким он был застенчивым человеком, – не вставал. Тогда зал стал аплодировать, как бы подталкивая его выйти на сцену.

Константин Георгиевич вышел на сцену, и, не говоря ни слова, Марлен встала перед ним на колени в своем вечернем платье, расшитом камнями. Платье было таким узким, что нитки стали лопаться, и камни посыпались по сцене… Паустовский несколько мгновений стоял в растерянности.

Когда Марлен помогли подняться, Паустовский поцеловал ей руку, и неловкость исчезла. Потом Дитрих прислала ему три свои фотографии на память».

Вот как это было. А вот как должно происходить с точки зрения либералов.

Версия № 1:

«В Советский Союз приезжает зарубежная дива, блистательная актриса – Марлен Дитрих. Визит продуман и расписан советскими чиновниками до мелочей. В один из вечеров Марлен Дитрих выступала в зале Центрального Дома Литераторов, и в конце концерта к ней подошел кагэбешник, который любезно спросил, что она хотела бы увидеть в Москве. Конечно, предложил посетить Большой театр, Кремль, Мавзолей. Но в ответ Марлен тихо сказала: «Я бы хотела встретиться с советским писателем Константином Паустовским. Это моя давняя мечта».

Все находившиеся в зале просто онемели от такой просьбы; мировая знаменитость просит о встрече с каким-то там Паустовским. Кэгэбешник опомнился первым и лично помчался за писателем. Разыскали тяжелобольного Паустовского в обшарпанной больнице и приказали ему ехать на встречу с мировой дивой. Паустовский отказался, да и врачи были категорически против. Пришлось большим начальникам просить и умолять писателя, что так непривычно было для них.

И вот тот же зал ЦДЛ, полный зрителей, нетвердой походкой на сцену выходит старик, а спустя секунду, блистая бриллиантовым колье, вышла подруга Хэмингуэя и Ремарка. Вдруг, не вымолвив ни единого слова, она опустилась перед ним на колени, схватила руку писателя и стала целовать, прижимая к мокрому от слез лицу. Зал почувствовал искренность порыва и замер в оцепенении.

Спустя некоторое время, когда ошарашенного Паустовского усадили в кресло на сцене, актриса объяснила, что из множества книг, прочитанных ею, самое неизгладимое впечатление на нее произвел рассказ Паустовского «Телеграмма». С тех пор она мечтала встретиться с автором и выразить ему свое восхищение. В заключение Марлен Дитрих сказала: «Я счастлива, что успела это сделать!»

Версия № 2:

«...В конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой кагэбэшный начальник и любезно спросил Дитрих: «Что бы вы хотели еще увидеть в Москве?» И эта недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: «Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта!»

Сказать, что присутствующие были ошарашены, – значит не сказать ничего. Что за бред?! До начальника, тоже обалдевшего поначалу, первым дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!

И всех мигом – на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого и умирающего, в дешевой больнице разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и тот отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось – с непривычки неумело – умолять. Умолили...

При громадном скоплении народа вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик. А через секунду на сцене появилась легендарная звезда, гордая валькирия. Вдруг, не сказав ни единого слова, она молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому некиношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. А потом медленно, неуверенно, как бы стыдясь чего-то, начал вставать. И чей-то женский голос вдруг выкрикнул что-то потрясенное, и зал сразу прорвало бешеным водопадом рукоплесканий.

А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ Константина Паустовского «Телеграмма», с которым случайно познакомилась в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству. И, быстро утерев последнюю, бриллиантовую слезу, Марлен сказала очень просто: «С тех пор я чувствовала как бы некий долг – поцеловать руку писателя, который это написал. И вот – сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем – и спасибо России!»

Тут классика жанра. Кровавый тоталитарный режим пытается уморить великого писателя, перед которым преклоняется сам Запад (в лице Дитрих). Не хватает только обязательного «потом его сослали в ГУЛаг и расстреляли, а все его произведения запретили».

Алексей Марков