Посчитали – прослезились,

или жизнь с приставкой «де»

Из доклада директора Института нового индустриального развития (ИНИР) д.э.н. С.Д. Бодрунова

Избранный в 1990-е годы курс «реформ» привел к системным негативным последствиям, одним из которых стала деградация науки, образования и производства в реальном секторе, сопровождавшаяся их дезинтеграцией. Политика «шока без терапии» привела не столько к решению, сколько к усугублению накопившихся проблем и, более того, – создала новые.

Следует обратить внимание на провалы, связанные с применением идеологии рыночного фундаментализма 1990-х годов. Этот период наглядно показывает, что рыночное саморегулирование не работает без необходимых материальных, институциональных и макроэкономических предпосылок. Попытки отказа от активного государственного регулирования и программирования экономики привели к тому, что следствием экономической политики того времени стал, в том числе, и значительный провал в развитии названных сфер.

В первый период реформ резко изменилось отношение к науке, особенно фундаментальной – она стала рассматриваться только как непроизводительная статья расходов. Финансирование науки упало, заработные платы научных работников сократились и абсолютно (до уровня нескольких десятков долларов в месяц), и относительно, по сравнению с другими секторами экономики. Начался массовый отток квалифицированных кадров из сферы НИОКР, в том числе и за рубеж. Укажем в этой связи только на один факт: в начале 2000-х число докторов наук – выходцев из СССР, работающих в США, было сопоставимо с числом оставшихся в отечественной науке.

Однако пострадала не только фундаментальная наука. Произошло и резкое (многократное) сокращение внутрифирменных научно-исследовательских организаций. Фундаментальная и прикладная наука оказались оторваны друг от друга, а производство, в свою очередь, лишилось поддержки со стороны прикладной науки.

Нарушилась так же и связь образования с производством. Навязывание высшему профессиональному образованию чисто коммерческих критериев деятельности привело к чисто конъюнктурной реакции. Вузы скачкообразно увеличили подготовку суррогатных юристов, экономистов, менеджеров. Значительно выросло число студентов, поступающих в вузы только ради получения диплома, являющегося пропуском на рынок труда. Произошел глубокий спад в подготовке квалифицированных рабочих, поскольку частный бизнес поспешил снять с себя нагрузку по подготовке кадров в профессионально-технических училищах (ныне именуемых колледжами), да и уровень оплаты квалифицированного труда оказался занижен. Нынешние жалобы бизнеса на нехватку квалифицированного персонала есть лишь оборотная сторона собственной стратегии бизнеса в этом вопросе.

Не намного лучше складывалась ситуация с подготовкой инженерных кадров. Обучение собственно техническим специальностям стало непрестижным со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Однако главной проблемой в вопросе взаимодействия производства, науки и образования явилась деградация самого производства. Свертывание производства в реальном секторе экономики и падение его технологического уровня, в конечном счете, и определило слабую потребность в НИОКР и в подготовке кадров. Такое производство не генерирует достаточный спрос и на инновации, и на высокообразованную рабочую силу.

Примитивизация экономики выразилась не только в упадке высокотехнологичных производств. Она затронула и такую, казалось бы, консервативную сферу, как сельское хозяйство.

Произошло разрушение крупных хозяйственных организаций и перенесение значительной части производства в личные приусадебные хозяйства. С 1990 по 1999 г. площадь личного приусадебного землепользования выросла от 3,25 млн. га до 6,14 млн. га. Резко повысилась доля хозяйств населения в производстве сельскохозпродукции по сравнению с предприятиями. В 1990 г. предприятия производили 73,7% продукции сельского хозяйства, а хозяйства населения – 26,3%.

В 1998 г. предприятия производили 38,7%, а хозяйства населения – 59,2% продукции.

Усиление подворья с его низкой технической оснащенностью – признак разрухи – констатирует «Белая книга», посвященная экономическим реформам в России.

Эти процессы происходили на фоне общего упадка сельского хозяйства России – сокращения посевных площадей, поголовья крупного рогатого скота, спада производства зерна, картофеля, мяса, молока... Несмотря на значительный рост импорта продовольствия, упадок сельского хозяйства привел и к снижению потребления продуктов питания на душу населения.

Неоднозначной в 1990-е годы оказалась ситуация в сфере услуг. Если спрос на высокотехнологичные услуги связи и информатики вырос, в том числе в связи с ростом спроса со стороны сферы торговли и финансового рынка, то спрос, например, на услуги авиаперевозок в 1990-е годы резко упал. Деградация гражданского авиастроения в России в немалой степени связана с этим фактом. В докладе «О состоянии конкуренции на рынке авиаперевозок государств – участников СНГ» Межгосударственного совета по антимонопольной политике Исполнительного комитета СНГ отмечается: «До начала 90-х годов XX века авиационное сообщение в бывшем СССР развивалось очень высокими темпами, и в 1989 году показатели находились на уровне развитых стран. Экономический и политический кризис в 90-е годы привел к резкому сокращению авиаперевозок. В это время произошло примерно четырехкратное сокращение как объемов перевозки пассажиров, так и пассажирооборота. Основной спад пришелся на начало 90-х годов. С конца 90-х годов по настоящее время имеет место устойчивый рост авиаперевозок. Однако по состоянию на 2005 год по сравнению с 1990 годом отставание в объемах авиаперевозок по-прежнему велико и составляет примерно 1,5 раза».

Глубокий упадок наиболее высокотехнологичных производств в течение 90-х годов прошлого века отчетливо виден в сравнении с гораздо меньшим ущербом, который понесли производители сырья и продукции низких степеней передела. Так, например, при сравнительно небольшом спаде в производстве стали производство высокотехнологичных видов проката и других конструкционных материалов из стали сократилось многократно.

Наряду с падением материального производства глубокий урон понесла транспортная и коммунальная инфраструктура.

Таким образом, можно констатировать, что приспособительной реакцией экономики на реформы 90-х годов стало как сокращение объемов производства, так и его технологическая примитивизация…

В этом смысле мы согласны с тем итоговым выводом, который делает, оценивая результаты «реформ» 1990-х, директор Института экономики РАН Р.С. Гринберг: «Результаты рыночных преобразований с отрицательным знаком более зримы и очевидны. Они явно преобладают над успехами. И дело здесь не только в том, что за годы реформ страна утратила половину своего потенциала. Хуже то, что в ней пока никак не удается приостановить процессы примитивизации производства, деинтеллектуализации труда и деградации социальной сферы. Сюда же надо добавить появление массовой бедности, которая за годы радикальных перемен стремительно расширилась»…

Восстановительный рост 2000-х годов, к сожалению, мало что изменил в этом отношении. Увеличение производства в ряде отраслей, в том числе и в некоторых высокотехнологичных, не компенсировало провала 1990-х, а в том, что касается производства машин и оборудования, положение осталось столь же плачевным, если не стало хуже.

Осознание того факта, что российская экономика более не имеет иных надежных источников экономического роста, кроме инновационных, столкнулось с инерцией сложившихся в 1990-е годы экономических институтов и традиций макроэкономической политики и со связанным с этой традицией балансом экономических интересов. В этом лежит причина недостаточной результативности предпринимаемых в последние годы усилий по налаживанию эффективного взаимодействия производства, науки и образования.

Подчеркнем: в 2000-е была предпринята попытка решить указанную проблему в рамках амбициозных бюрократических проектов, реализуемых специально созданными для этой цели государственными корпорациями (подобными Сколково, Роснано, Ростехнологиям). Однако эта попытка вызывает множество справедливых нареканий из-за явной неэффективности расходования значительных бюджетных средств и связанных с этим злоупотреблений.

Подытоживая уроки «реформ», мы можем сделать вывод: идеология «рыночного фундаментализма» малопригодна для обеспечения прогресса науки, образования и высоких технологий. Но столь же мало пригодны для этих целей и государственные проекты, если они реализуются как средство для извлечения административной ренты.

Парадоксом в данном случае является то, что имеющийся значительный зарубежный опыт успешного функционирования различных форм взаимодействия производства, науки и образования (например, в военно-промышленном комплексе США, в деятельности транснациональных корпораций в сфере наукоемкого производства, в соединении университетской фундаментальной науки и образования с прикладными исследованиями в скандинавских странах) оказывается гораздо ближе к опыту плановой экономики СССР, чем к тем механизмам, что использовались на протяжении 20-ти последних лет в якобы рыночной экономике постсоветской России.

…Приходится констатировать сохраняющееся доминирование по преимуществу негативного опыта. В стране пока нет долгосрочной стратегии интеграции производства, науки и образования. Задачи такой интеграции, если и решаются, то по преимуществу в режиме «ручного управления», сопровождаясь широким распространением коррупционных механизмов и т.п.

Каковы же причины этой ситуации?

Конечно, факторов, влияющих на ситуацию, много. Но все же я готов утверждать, что нынешняя рецессия в значительной степени является следствием глубокой деиндустриализации нашей экономики.

Как показывает мировая история, деиндустриализация экономики всегда ведет к экономическому застою и характеризуется многими чертами, так сказать, с приставкой «де»:

– дезорганизация процесса производства (снижение уровня организации производства и управления производством);

– деградация применяемых технологий (падение технологического уровня производства);

– деквалификация труда в производстве;

– декомплицирование (упрощение) продукта производства.

И неотделимыми следствиями при этом становятся:

– дестабилизация финансово-экономического состояния производственных компаний;

– дезинтеграция промышленных структур и связей

– и многие другие «де».

Опыт России, к сожалению, подтверждает данный тезис.

Курс на деидустриализацию, в свою очередь, сложился вследствие политики «шоковых», исходящих из логики «рыночного фундаментализма» реформ 1990-х и политики «проедания» и «резервирования» нефтяных и газовых доходов в 2000-е. Очевидно, что продолжение такой экономической политики – я бы сказал: «политики, направленной деиндустриализации» – становится все более опасным, повышает риск дезинтеграции страны.

Только критическое преодоление этих двух установок позволит нам радикально изменить курс и перейти от деиндустриализации к реиндустриализации.