наиважнейшая задача

Проблемы и перспективы рабочего движения в России

А есть ли перспективы?

Рабочее движение в России имеет огромные и до сих пор не использованные перспективы. Хотя по производительности труда российская экономика отстаёт от так называемых промышленно развитых стран Европы и Северной Америки в два-три раза, тем не менее норма прибыли и рентабельность в ней в целом в несколько раз выше, чем в этих странах, так как низкая производительность труда с лихвой покрывается заниженной ценой товара «рабочая сила», а если сказать проще — то низкими зарплатами. Достаточно быстрый оборот капитала, который оборачивается в России всего за несколько лет, а не за несколько десятков лет, как в развитых странах, а также высокая учётная ставка по займам и непомерная коррупция тоже указывают на то, что российский рабочий класс получает в виде заработной платы куда меньшую часть национального дохода, чем рабочие в промышленно развитых странах. И не в последнюю очередь стоит напомнить и о том, что доля так называемого «живого труда» в каждой единице товара в России много меньше, чем в большинстве промышленно развитых стран. Совершенно очевидно, что вся эта «недоплата» рабочим со стороны работодателей является прямым и совершенно очевидным следствием крайне слабой классовой борьбы российских рабочих, в частности, борьбы экономической. Столь же очевидно и то, что если бы в России был хотя бы такой уровень экономической борьбы, как в США или в странах Западной Европы, то российские рабочие вполне могли бы в этом случае получать в два-три раза больше без какого-либо вреда для основных условий производства, в том числе и для обновления производственных фондов, т.е. можно было бы выдаивать из буржуазной «коровы» в два-три раза больше, без какого-либо вреда для её коровьего здоровья. Да, российские олигархи в этом случае жили бы немного скромнее, меньше бы давали взяток, больше бы думали о науке и о техническом прогрессе, но при этом промышленное и сельскохозяйственное производство в этих условиях не только не пострадало, а, совершенно напротив, как будет показано ниже, могло бы развиваться более высокими темпами, а главное — иметь более передовую органическую и отраслевую структуру. Таким образом, российский рабочий, как врочем и рабочие в других бывших советских республиках, платит сегодня за своё неучастие в классовой борьбе огромную цену и не только в своей зарплате, но и в общих условиях труда в самом широком смысле этого слова.

Так в чем же проблемы?

Во второй половине девяностых годов несмотря на опустошительные гайдаровские реформы и значительную деиндустриализацию, рабочее движение в России существенно активизировалось. На крупных и средних предприятиях возникали стачкомы. Золотыми буквами в историю российского рабочего движения была вписана рельсовая война 1998 года. Буржуазный специалист по рабочему движению, покойный профессор Гордон, в те годы сравнивал российский рабочий класс с пороховой бочкой, которая взорвётся, если только к ней поднести фитиль.

Однако наступивший финансовый кризис, результатом которого стал беспрецедентный дефолт, нанёс по компрадорско-спекулятивному капиталу мощный удар, а многократная девальвация рубля дала хороший импульс развитию реального сектора. В нулевые годы повышение мировых цен на нефть сильно благоприятствовало развитию российского капитализма, однако рабочее движение за редким исключением не только не выросло, но, напротив, пошло на спад.

Российский парадокс и его причины

В наших материалах и документах до сих пор нет объяснения того совершенно парадоксального феномена, что капитализм в России с конца прошлого века до наших дней шёл вперёд, а вот классовая борьба, и, в частности, забастовочная и профсоюзная активность, напротив, шли назад.

Почему же российский пролетариат, которому живётся много хуже, чем его братьям по классу в странах с аналогичным средним доходом на душу населения, — почему этот самый пролетариат не поднимается даже на экономическую классовую борьбу так, как он это делал хотя бы в конце лихих девяностых?

Этот феномен обусловлен как объективными, так и субъективными причинами, причём среди тех и других есть как общемировые закономерности, так и конкретно-исторические особенности новой капиталистической России.

О российских причинах

Если начать с последних, то эти причины отнюдь не сводятся к чисто субъективным. В их основе лежит экономическая недоразвитость российского капитализма в смысле несовершенства и недоразвитости самого механизма капиталистической эксплуатации, так как средний российский капиталист может нажить себе состояние быстрее своего собрата по классу благодаря эксплуатации не столько людей, сколько природных ресурсов, а также тех фондов, которые, в отличие от своих буржуазных «братьев» по классу, он получил в результате приватизации.

Если бы современный российский олигархат имел единственным источником своих сверхприбылей не эти фонды и природные ресурсы России, а чистую эксплуатацию российского пролетариата, то в России, наверное, уже бы произошла новая социалистическая революция. Вот эта капиталистическая недоразвитость во многом и находит своё продолжение в путинском госкапитализме, который закрепляет это положение. В результате на большинстве российских, и особенно государственных, предприятий мы имеем не пролетариат, а полупролетариат, который и ведёт себя соответственно своему объективному классовому положению, так как он не только недоэксплуатируется, но нередко одной ногой стоит ещё в пролетариате, а другой уже среди мелкой буржуазии. Отсюда особенности как профсоюзного, так и собственно коммунистического движения, в которых явно преобладают ФНПР и КПРФ. Исключение составляют предприятия зарубежных собственников, которые приносят с собой вместе со своими капиталовложениями и свой зарубежный уровень эксплуатации.

Здесь необходимо пояснить, что под недоэксплуатацией имеется в виду отнюдь не та «недоплата», о которой шла речь выше, а само соотношение между заработной платой и создаваемой стоимостью. В этом смысле можно иметь очень маленькую зарплату, но в то же время быть недоэксплуатируемым, если за маленькую зарплату работодатель требует от работника всего лишь маленькую (сравнительно – ред.) работу. И в то же время быть интенсивно эксплуатируемым пролетарием с высокой зарплатой, если производство организовано таким образом, что за эту высокую зарплату из пролетария выжимают ещё более высокую прибавочную стоимость. Таким образом, для понимания собственно эксплуатации как таковой важен не столько уровень заработной платы, сколько само соотношение между необходимым и прибавочным рабочим временем, т.е. объём той стоимости, которую пролетарий создаёт своим трудом для своего капиталистического работодателя.

Однако вот такая эксплуатация с относительно высокой зарплатой требует как высокого уровня организации производства вообще, так и достаточно высокого технического и технологического уровня, что для любого капиталиста и его менеджеров представляет достаточно сложную задачу, на которую капитал идёт лишь сугубо принудительно, под напором классовой борьбы. Если же уровень такой борьбы невысок, то тогда дешевле, а главное, — много проще оказывается просто использовать относительно дешёвый труд. И важно отметить, что российский капитал не только экспроприировал в ходе чубайсовской приватизации Советский народ, но и получил в своё полное распоряжение в наследство от СССР достаточно квалифицированную и профессионально подготовленную «рабочую силу», т.е. кадровый Советский рабочий класс.

В девяностые годы этот рабочий класс, пополнивший свои ряды выходцами из интеллигенции, ощутил на своём собственном опыте все прелести российского капитализма с ельцинским лицом, но уже в нулевые годы этот класс стал стареть и размываться. Он был ослаблен не столько численно, сколько качественно, так как многие его представители, не довольствуясь видимостью зарплаты, были вынуждены добывать себе средства к существованию различными мелкобуржуазными способами (сдача в найм жилья, частный извоз на своём автомобиле, обработка своих «шести соток», разного рода полулегальные подработки, нередко называемые халтурой, и пр.). Наряду с этим некоторые достаточно активные элементы рабочего класса под давлением объективных обстоятельств просто покинули свой класс, поменяв станок и рабочие инструменты на работу охранника, на статус индивидуального предпринимателя или на любую другую работу, превращавшую их из новых пролетариев в полупролетариев. К этому добавилось то, что если одни предприятия в девяностые годы были окончательно добиты гайдаровско-черномырдинским «рынком» (и продолжают «добиваться» поныне – ред.), то другие выжили, и в нулевые годы положение на этих предприятиях относительно стабилизировалось.

Не в последнюю очередь нужно сказать и о том, что несмотря на общую тенденцию старения российский пролетариат всё-таки пополнялся молодыми кадрами, которые приходили либо со школьной скамьи как продукт буржуазной школы, либо рекрутировались из мелкобуржуазных слоёв. Это был во многом новый поток, своего рода социальный продукт девяностых годов, представители которого имели уже иное сознание, сформированное при капитализме.

Таким образом, если говорить о чисто российских национально-особенных причинах, то все они сводятся к тому, что российский капитализм, породив с одной стороны разнообразную буржуазию, с другой породил не столько пролетариат, сколько полупролетариат и даже люмпенпролетариат. Именно поэтому так популярны сегодня требования перераспределения природной ренты, т.е. не требование перераспределения национального дохода между теми, кто получает его по капиталу, и теми, кто его получает по труду, в пользу последних, а перераспределение дохода от эксплуатации природных ресурсов в пользу бедных, т.е. это не столько противоречие между эксплуататорами и эксплуатируемыми, сколько между богатыми и бедными, между хитрыми проходимцами и миллионами обездоленных и отверженных. Именно в этой недоразвитости российского капитализма коренится склонность некоторых оппозиционеров к юридическому критинизму, когда задача новой социальной революции подменяется реставрацией СССР путём апелляции к тем или иным законодательным актам и к нелегитимности РФ. Все эти реставраторские настроения имеют своим общим корнем слабость классового сознания, за которой стоит именно недоразвитость российского капитализма и всех его противоречий. В этих условиях некоторым оппозицио-нерам кажется, что в интересах оппозиции нужно обращаться не к классовым интересам, а к Советскому сознанию, к патриотизму, к национальным чувствам и т.д.

К этому нужно прибавить полное отсутствие социально-политических инструментов классовой борьбы в виде настоящих профсоюзов. Отнюдь не идеализируя профсоюзное движение в других странах, необходимо отметить, что при всех своих недостатках и общей встроенности в капиталистическую систему их профсоюзы всё-таки выполняют роль своего рода монополии на продажу товара «рабочая сила». Хорошо извест-но, что с перерастанием капитализма свободной конкуренции в капитализм монополистический монополизированные секторы экономики как правило успешно эксплуатируют те отрасли, в которых преобладают раздробленные производители. Такова, например, природа извест-ных ножниц цен на товары сельского хозяйства, которые долгое время сильно отставали по росту цен от таких товаров, как электроэнергия, горюче-смазочные материалы, органические удобрения, сельскохозяйственные машины и иная продукция именно потому, что все они производились в монополизированных секторах и, следовательно, реализовывались не по закону спроса и предложения, а по совсем другому закону максимизации монопольной прибыли. Так вот, почти все иностранные профсоюзы, даже самые реформистские, христианские и пр. выполняют в той или иной мере свою роль монополии на продажу товара «рабочая сила». А вот про ФНПР этого сказать никак нельзя.

В отличие от КПРФ, которая унаследовала от КПСС Советского времени лишь небольшую часть её членской базы, потеряв в то же время всю собственность КПСС, ФНПР, напротив, унаследовала членскую базу бывших ВЦСПС вместе с их огромной собственностью. Сегодня именно эксплуатация этой собственности, а не членские взносы, является одним из основных источников существования ФНПР, а потому малейшая угроза «национализации» этой собственности заставляет «независимые профсоюзы» не только зависеть от власти, но и быть её опорой. Достаточно вспомнить такое явление, как совместные первомайские манифестации ФНПР и правящей партии «Единая Россия». В результате ФНПР в отличие от других профсоюзов окончательно ушла не только от забастовочной борьбы, но даже от угрозы забастовок, а вся их деятельность сводится к так называемому «социальному партнёрству», т.е. к заключению трёхсторонних соглашений с Российским союзом промышленников и предпринимателей (РСПП) и с государственными органами о росте заработной платы. Причём эти соглашения выполняются государством и работодателями почти добровольно (по соглашению), а ФНПР лишь подсчитывает проценты выполнения этих соглашений. Таким образом, ФНПР не является сегодня не только орудием классовой борьбы, но даже и профсоюзом в классическом смысле этого слова.

К этому надо добавить и такой важный политико-психологический фактор, как массовая дискредитация в общественном сознании классовой борьбы как таковой. В результате массированного воздействия господствующей буржуазной идеологии в массовом общественном сознании сегодня размыто само фундаментальное понятие классовых противоречий в обществе, а вместе с ним и вера в результативность забастовок и манифестаций в борьбе с буржуазией. В немалой степени этому способствует и то, что согласно ТК РФ для значительной части российских пролетариев забастовки вообще запрещены в законодательном порядке, а свобода формирования профсоюзов хотя и провозглашена, но предприниматели активно выжигают любые настоящие классовые профсоюзы калёным железом. Таким образом, сегодня приходится констатировать явное и очевидное прерывание исторической традиции классовой борьбы. Началось это прерывание ещё в Советские времена, когда профсоюзы на местах совершенно закономерно и естественно не столько учили рабочих и служащих бороться за свои права (в основном, не было такой потребности – ред.), сколько раздавали билеты на ёлку, путёвки и разные дефицитные товары, заседая в лице своих руководителей в одном «треугольнике» с администрацией.

Это прерывание после всплеска девяностых годов продолжилось в путинской России уже на новой основе под прямым массовым воздействием буржуазной идеологии и карательных мер буржуазии, которая всегда готова пустить в ход два своих основных вида оружия: увольнения недовольных и охранные структуры. Не менее важен и идеологический момент: буржуазии в значительной мере удалось внедрить в массовое общественное сознание тот предрассудок, будто для того, чтобы получать больше и жить лучше, нужно не заниматься классовой борьбой, а искать новую работу и повышать квалификацию, т.е. решать все задачи на сугубо индивидуальном уровне. Немалую роль в этом сыграло и представление о кажущейся безальтернативности капитализма, которая обычно обосновывается ссылками на развал СССР.

Весь этот комплекс политических, правовых, экономических и идеологических методов работает сегодня на торможение и затухание классовой борьбы. И воздействие этого комплекса огромно.

При этом крайне важно отметить, что несмотря на этот комплекс ещё начиная с девяностых годов в России стали возникать самые разные классовые профсоюзы, многие из которых входят сегодня в противостоящую ФНПР Конфедерацию труда России (КТР) и Союз профсоюзоа России (СПР). Но, во-первых, членская база этих профсоюзов хотя и растёт, но относительно ФНПР она невелика; во-вторых, эти профсоюзы сильны, в основном, на предприятиях зарубежных собственников, где при относительно высокой зарплате существует более высокий уровень эксплуатации; и, в-третьих, до сих пор состав, характер и идеологические ориентиры этих профсоюзов крайне неоднородны.

Общие причины

Если же от причин российских обратиться к причинам общим, то надо признать, что уровень экономической классовой борьбы упал не только в России и других советских республиках, но и во всём мире, в результате чего сократилась доля национального дохода, получаемая пролетариатом в качестве зарплаты, т.е. доходов, в основном, по труду, а с другой стороны возросла доля капиталистов, получающих дивиденды, т.е. доходы по капиталу. Как отмечала в своём докладе Международная организация труда (МОТ), в XXI веке нас ждет новый виток неравенства, сравнимого с эпохой раннего капитализма. Период после второй мировой войны, когда разрыв между богатыми и бедными постоянно сокращался, был исключительным для мировой истории. Сейчас этот период закончился. Как пишет и цитируемый в докладе МОТ французский экономист Томас Пикетти, во второй половине XX века «стабильность доли трудовых доходов считалась естественным результатом или фактом, присущим росту экономики… Однако в последнее время это устоявшееся представление подвергается сомнению». Доля трудовых доходов в национальном доходе в середине 1970-х годов составляла 75%. К 2008 году она снизилась до 65% и продолжает снижаться с каждым годом после финансово экономического кризиса. Если исключить из расчетов 1% наиболее высокооплачиваемых наемных работников, то за 40 лет доля трудовых доходов сократилась с 65% до 45%. В развивающихся странах доля труда к началу кризиса снизилась до 50% (с 70% в 1970 году). При этом в развитых странах росли выплаты дивидендов акционерам. Например, во Франции в 1980 году выплаты дивидендов составляли 4% от общего фонда зарплаты, а в 2008 году — уже 13%. Производительность труда все это время растет быстрее, чем зарплата рабочих. В США с 1980 года производительность труда в промышленности выросла на 85%, а реальная зарплата — лишь на 35%. Для других развитых стран статистика схожая. С 1999 года производительность труда в мире росла в два раза быстрее, чем средняя зарплата – чем больше производит рабочий, тем относительно меньше его зарплата.

Авторы доклада выделяют несколько причин, замедляющих рост зарплат... В том чимсле, это снижение влияния профсоюзов и рабочих организаций во всем мире. Коллективная сила рабочих существенно ослабла за последние десятилетия. В связи с этим перераспределение национального дохода происходит в пользу капитала.

Никита Заолешенин

От редакции. В следующем номере мы продолжим публикацию, предоставив мнение автора по вопросам будущего классовой борьбы, ее возможных формах, вновь о проблемах, но и об огромных перспективах.